На фото: Великие лидеры исламской революции в Иране – аятолла Хомейни и аятолла Хаменеи. Фото с веб-сайта Russian.Khamenei.ir

4 ноября исполнилось 30 лет событию, которое по праву можно отнести к числу этапных в мировой истории. Тем не менее, захват толпой фанатиков посольства США в Тегеране и последовавшая вслед за этим 444-дневная трагедия взятых в заложники американских дипломатов все еще не стали историей в чисто академическом смысле этого слова. Недаром же в нынешнем Иране «юбилейные» манифестации проходили с таким размахом и ликованием, будто эта «победа ислама» и «полная капитуляция американской сверхдержавы» произошли не 30 лет назад, а вчера. И лозунги типа «Смерть большому шайтану – Америке» (а заодно и «малым шайтанам» – Израилю, Великобритании, а также России) сейчас звучат не менее яростно, чем в том, уже далеком 1979 году. Правда, появилась деталь, отражающая совершенно новую реальность – проклятия и угрозы «хорошенько двинуть по физиономии США и Великобритании, показав, что перед могуществом Ирана они – ничто» мотивируются теперь коварными происками Запада, направленными против «незыблемого права Ирана на освоение мирных ядерных технологий».

Однако и эта новая реальность берет свое начало в ноябре 1979-го: именно захват посольства США стал «точкой отсчета», после которой на международную арену буквально ворвался абсолютно новый, непонятный и непредсказуемый фигурант – фундаменталистский режим в Тегеране. Его лидеры в лице фанатичных теократов начали с того, что ошеломили мир вопиющим нарушением международного права, взяв в заложники дипломатов, затем напугали всех «экспортом исламской революции» и глобальной поддержкой террористов, а теперь угрожают миру своей ядерной программой, превратившейся в головную боль всего международного сообщества.

Можно провести много параллелей между нынешней ситуацией и той, 30-летней давности. Американский фактор, уже в контексте ядерного противостояния, по-прежнему играет ведущую роль в жизни Ирана (как внутри-, так и внешнеполитической). По-прежнему «крышеватели» тегеранских мулл находятся в основном в Москве. И по-прежнему все плюсы от этого «крышевания» получают только «крышуемые», искусно «разводящие» и «подставляющие» свою «крышу». Однако, похоже, что известная марксова формула о повторяемости истории может и не срабтать – на этот раз история грозит обернуться не фарсом, а еще одной, но более страшной трагедией.

Как антишахская революция стала исламской

Сегодня уже ясно, что захват посольства США в Тегеране преследовал в первую очередь внутриполитические цели. В 1979 году силы, захватившие власть после бегства шаха Мохаммеда Реза Пехлеви (15 января) и возвращения в Иран аятоллы Рухоллы Хомейни (1 февраля), представляли собой широкую коалицию – от прозападных либералов в лице нового премьера Мехди Базаргана до коммунистов из партии ТУДЕ и леваков из «федаинов иранского народа». Всех объединял лишь лозунг «Долой шаха!», и совсем не факт, что в те дни абсолютное большинство иранцев поддерживало лозунги исламизации страны, с которыми выступали «хомейнисты». Хорошо известно заявление одного из лидеров «федаинов иранского народа»: «Мы не для того избавились от диктатуры шаха, чтобы установить диктатуру мулл».

Аятолла Хомейни во Франции за несколько дней до возвращения в Тегеран, 1979 г.

«Хомейнисты», безусловно, были одной из ведущих сил, но не господствующей. К тому же и в их рядах имелись различия – будущий президент Ирана Абольхасан Банисадр, например, был сторонником более умеренных форм исламизации, что стоило ему впоследствии президентского поста. Хомейни, не терпевшего компромиссов на пути достижения поставленных целей, подобный плюрализм, конечно же, не устраивал. Ему, как по идеологическим, так и по политическим соображениям, было просто необходимо столкновение с Америкой – в первую очередь для того, чтобы дискредитировать и убрать с политической арены политических противников, как правого, так и левого толка, вычистить ненадежных «попутчиков», мобилизовать и сплотить сторонников, да и всю иранскую нацию. Резкое обострение отношений с ненавистным «большим шайтаном» предоставляло для этого отличные возможности.

В те дни было, конечно, несложно предсказать обострение борьбы в стане ниспровергателей шахского режима – формулу «Революция пожирает своих детей» никто не отменял. Но то, что Хомейни пойдет на столь отчаянный разрыв с США, да еще в форме грубейшего попрания одной из основополагающих норм международного права, наверное, не предполагал никто. Более того, аналитики в Вашингтоне всерьез рассуждали, что новые силы, пришедшие к власти в Иране, в общем, вполне лояльны США – дескать, от экономических реалий никуда не уйти, ведь Америка занимает исключительное положение в иранской экономике, а среди участников революции немало сторонников демократии западного образца, тот же Базарган, например. К тому же дипломатические отношения между Ираном и США формально сохранялись, а потому посольство в Тегеране продолжало работать. Правда, секретные документы дипломаты начали уничтожать еще 9 февраля – после того, как шахская армия капитулировала перед восставшими.

Между тем, Хомейни нужен был только предлог, и он его получил. 22 октября шах прибыл в Нью-Йорк - для лечения. В Иране это сообщение спровоцировало взрыв возмущения, впрочем, умело организованный. 31 октября Тегеран направил в Вашингтон ноту протеста и потребовал выдачи шаха. Не прошло и пары дней после американского отказа, как уже 4 ноября около 400 студентов ворвалось в посольство США. Никаким спонтанным актом народного возмущения захват, конечно же, не был. Уже тогда очевидцы событий с удивлением констатировали, что у участников штурма были подробные планы посольства США, и действовали студенты по заранее намеченному плану.

По мировым телеканалам пошли шокирующие кадры: 66 американцев (63 дипломата и трое обычных граждан) со связанными руками и завязанными глазами стояли на коленях на посольской лужайке, а захватчики грозили предать их «исламскому суду» по обвинению в шпионаже. Взамен они требовали выдать бывшего шаха и вернуть «награбленное» им имущество. Вот такого никто не ожидал - ведь дипмиссии во всех странах обладают священным правом экстерриториальности и неприкосновенности, его соблюдают, даже если страны находятся в состоянии войны. Правда, в Иране свои традиции - достаточно вспомнить зверскую расправу над Грибоедовым. Но все же это было давно, а из новейшего времени на память приходит только арест большевиками послов стран Антанты в 1918 году из-за так называемого «заговора Локкарта». Но большевики они на то и большевики…

Как бы там ни было, но захват посольства, означавший окончательное превращение антишахской революции в исламскую, позволил блестяще решить задачу «консолидации» общества - уже на следующий день Базарган, обвиненный Хомейни в потворстве США, ушел в отставку, началась чистка госаппарата. Тема заложников была активно использована в ходе президентской кампании Банисадра, являвшегося тогда ставленником Хомейни, а затем позволила «хомейнистской» Партии исламской республики получить в парламенте большинство, закрепив тем самым за аятоллой господствующие позиции в законодательной власти. Впоследствии это помогло сместить с поста ставшего «ненадежным» Банисадра и развернуть кровавые репрессии как против правой, так и левой оппозиции, подавив любые попытки сопротивления, в том числе и вооруженного (в частности, со стороны леваков из «Моджахеддин-э-Хальк»). Вот так, быстро и решительно, был «унифицирован» теократический режим, основы которого были сформулированы лично аятоллой Хомейни и закреплены в конституции Исламской Республики Иран, принятой в декабре 1979 года.

«Исламское правление»

В центр нынешнего государственного устройства Ирана аятолла Хомейни поставил свою концепцию «велайят-е факих» или «хокумат-е-эслами» («исламское правление»). Она опирается на следующую шиитскую догму: законным руководителем исламской общины (уммы) является только «подлинный имам» - прямой потомок четвертого халифа Али и дочери пророка Мухаммеда Фатимы, который находится пока в скрытом состоянии – «махди», но неминуемо явится миру, чтобы установить царство справедливости. Отсюда Хомейни сделал вывод, что до объявления «скрытого имама» руководство общиной должно осуществляться богословами, которым как бы передоверяется способность правильного толкования Корана. Вся же полнота власти должна быть сосредоточена в руках образцового богослова, духовного лидера страны – факиха (рахбара), который в качестве высшей инстанции обладает совершенным знанием.

Отсюда строго персонифицированный характер основанного на «велаят-е факих» правления. Главным звеном этой системы является духовный лидер (первоначально аятолла Хомейни, а после его смерти в 1989 году – аятолла Али Хаменеи). Статьей 110 иранской конституции ему предоставлены беспрецедентные права в области законодательной, исполнительной и судебной властей, решении вопросов войны и мира, назначении и смещении должностных лиц и т.д. Если встает вопрос о полномочиях духовного лидера, то его следует рассматривать в свете дискуссии о целесообразности следования «велайят-е факих». И каждый новый руководитель исламской республики должен подтвердить свою приверженность этой концепции.

Став «путем всенародного признания» (статья 107 конституции) первым духовным лидером Ирана, Хомейни осуществлял функции высшего правления уммой, и его указания (фетвы) по конституции были обязательны для исполнения всеми гражданами. Для мусульман страны это был также и религиозный долг, поскольку фетва есть предписание факиха.

Духовный лидер стоит во главе жесткой иерархической пирамиды власти. Все ее уровни выстроены так, что решающую роль играют религиозные деятели. Самая высшая после духовного лидера инстанция - «Совет экспертов» («Наблюдательный совет» или «Совет по охране конституции»), состоящий из знатоков шариата. Из 12 его членов 6 выдвигаются парламентом, а остальные назначаются духовным лидером. В задачу Совета входит проверка решений парламента на предмет их соответствия шариату. По сути, этот орган имеет право вето в отношении любого решения исполнительной и законодательной власти.

В конституции Ирана (статьи 58 и 114) говорится, что президента страны и членов парламента-меджлиса («Маджлес-е шоура-йе эслами» - «Собрания исламского совета») выбирает народ, но и президент, и парламент по существу призваны лишь оформлять соответствующее толкование положений шариата, а исполнительные органы – следить за выполнением вытекающих из толкования предписаний. Да и в парламенте религиозные деятели составляют большинство, а потому меджлис выполняет зачастую не законодательные, а служебные функции – поиск в «священных источниках» установлений, которые отвечали бы на возникающие жизненные проблемы.

После свержения шаха значительная часть иранского общества находилась в состоянии эйфории. Многим казалось, что с устранением «антиисламской» монархии и установлением «подлинно исламской» системы правления решатся все проблемы - исчезнет коррупция, на основе шариата люди станут жить нравственн, доходов от нефти хватит на то, чтобы путем справедливого распределения гарантировать населению высокий уровень жизни, сделать бесплатными основные социальные услуги. Но довольно скоро выяснилось, что до всего этого еще очень далеко.

«Благодарность» за заступничество

Захват посольства и зрелище поставленных на колени заложников стало огромным унижением для США. Разумеется, и речи быть не могло, чтобы выполнить требования фанатиков-террористов. Необходимо было ответить, при этом ответить так, чтобы навсегда отбить охоту вести себя подобным образом в отношении Америки. В США все громче зазвучали требования наказать Иран. В результате иранские авуары в Америке были арестованы, на торговлю наложено эмбарго, а в Персидский залив отправилась эскадра ВМС США во главе с авианосцами. Но самым главным и при этом самым сложным было все-таки спасти заложников (после того, как иранцы отпустили женщин и темнокожих американцев, их осталось 53). Однако после легендарной операции по освобождению заложников израильскими «коммандос» в угандийском эропорту Энтеббе 4 июля 1976 года, многим в США казалось, что невыполнимых задач просто не существует.

Угроза американского удара по Ирану становилась все реальнее, но тут у тегеранских мулл появился совершенно неожиданный и абсолютно идеологически чуждый защитник – СССР. При этом кремлевских старцев абсолютно не смутили откровенно террористические методы тегеранского режима и попрание захватчиками принципов дипломатической неприкосновенности. Видимо, сказалось духовное родство с большевиками образца 1918 года. 5 декабря 1979 года в «Правде» появилась статья «Проявлять благоразумие и сдержанность», где говорилось: «Со страниц американской печати и с трибуны конгресса можно слышать заявления и призывы один воинственнее другого. Раздаются требования «наказать», энергично «покарать» и «проучить» Иран. Утверждают, что это происходит в ответ на противоречащее нормам международного права задержание в качестве заложников персонала посольства США в Тегеране. Бесспорно, захват американского посольства сам по себе не соответствует Международной конвенции об уважении дипломатических привилегий и иммунитета. Нельзя, однако, вырывать этот акт из общего контекста американо-иранских отношений, забывать о действиях США в отношении Ирана, которые никак не согласуются с нормами права и морали... Бесспорность принципа неприкосновенности дипломатических представительств не может служить оправданием и еще меньше предлогом для нарушения суверенитета независимого государства - другого принципа, составляющего сердцевину всего международного права».

Эта статья являлась неофициальным предупреждением Аиерике, вскоре же появилось и вполне официальное и гораздо менее двусмысленное заявление ТАСС, где предупреждения подкреплялись ссылками на старый договор между РСФСР и Ираном от 1921 года, который был использован в 1941 году для ввода советских войск в северный Иран. А 27 декабря началось советское вторжение в Афганистан, одним из побудительных мотивов к которому явно были и события в Иране. Так как на Западе опасались броска советских войск через Иран к Персидскому заливу, то заговорили о возможности третьей мировой войны.

Есть версии, что провал в апреле 1980 года американской операции «Орлиный коготь» (по освобождению заложников) объяснялся в том числе и усилиями советских спецслужб, в частности, речь идет о неожиданном появлении в безлюдной пустыне некого бензовоза рядом с местом высадки группы «Дельта». Его, уничтожение десантниками демаскировало группу и стало одной из причин невозможности продолжения операции.

В любом случае Кремль не дождался благодарности от Хомейни за свое заступничество. Напротив, после вторжения в Афганистан тегеранские властители поместили СССР в число «шайтанов», а в годовщину ввода «ограниченного контингента» тегеранские муллы задумали проделать с советским посольством в Тегеране то же самое, что и с американским. 27 декабря 1980 года огромная толпа ворвалась на территорию посольства СССР в Тегеране. К жилым домам дипломатов толпа не пошла, а сосредоточилась на особняке, где в 1943 году проходила Тегеранская конференция и разгромила это историческом здание. У Москвы была информация, что планировали не просто погромить, а захватить посольство СССР, поэтому заранее даже уничтожили все секретные документы. Пришлось отправить иранскому руководству конфиденциальные предупреждения о возможности жестких ответных мер. По некоторым данным, среди инициаторов плана захвата советского посольства был и Махмуд Ахмадинежад - тогда видный студенческий активист, причастный к захвату посольства США. Но после демарша из Москвы его пыл быстро охладили.

В целом же весьма характерно, что после ослабления угрозы американского удара Хомейни заговорил о недействительности советско-иранского Договора 1921 года и необходимости борьбы не только с империализмом, но и с коммунизмом («и с большим, и с малым шайтаном»).

Экспорт исламской революции

Провал операции «Орлиный коготь», стоивший Картеру поражения на президентских выборах, вынудил США пойти на переговоры, результатом которых стало соглашение об освобождении заложников, достигнутое при посредничестве Алжира. Заложников отпустили 20 января 1981 года, в день инаугурации Рональда Рейгана, в обмен на размораживание иранских зарубежных активов на сумму в 8 млрд. долл. США к тому же передали Ирану военное имущество на 400 млн. долл., а также оборудование и товары, ранее закупленные Ираном, на 500 млн. долл.

Разумеется, завершение истории с заложниками было представлено иранской пропагандой как «величайшая победа ислама» и «сокрушительное поражение» США. Именно так это и было воспринято большинством мусульман, что сразу принесло Ирану немыслимый ранее авторитет и поставило под сомнение неформальное лидерство Саудовской Аравии в мусульманском мире. В свою очередь эйфория от унижения США привела к тому, что иранское руководство развернуло за рубежом прямо-таки бешеную пропаганду идей Хомейни об исламском образе жизни, как единственно верной альтернативе безбожным капитализму и коммунизму, и вплотную приступило к «экспорту исламской революции».

Теория «экспорта исламской революции» была сформулирована еще в 1971 году - в работе аятоллы Хомейни «За исламское правительство». Там говорится: «Мы должны поддерживать всех угнетенных мира. Мы должны приложить все свои усилия для экспорта принципов нашей революции на весь мир и отбросить мысль о том, что не будем экспортировать нашу революцию, так как ислам не ставит различия между мусульманскими странами и защищает всех угнетенных мира».

Юридически концепция «экспорта», мотивированная «подлинно исламским» характером иранского государства, была закреплена в конституции 1979 года. Так, в ст.11. говорится: «В соответствии с аятом из Священного Корана, мусульмане считаются единым народом, правительство Исламской Республики Иран должно проводить свою генеральную политику на основании единства и солидарности исламских народов, а также стремиться к осуществлению политического, экономического и культурного союза в исламском мире». Отсюда следует, что иранская политическая модель является образцом для любой мусульманской страны, а это, в свою очередь, служит обоснованием особой иранской мессианской роли в мире - роли носителя истинной исламской государственности. Политическое содержание концепции - стремление к созданию великого всемирного исламского общества под эгидой Ирана путем экспорта исламской революции, являющейся неизбежным следствием антагонизма между угнетенными («обездоленными») и угнетателями («высокомерными»), разделенными по оси «Север-Юг».

В своем обращении к иранским дипломатам в январе 1981 года Хомейни говорил: «Мы распространяем нашу революцию по всему миру, поскольку наша революция исламская. Пока во всем мире не победит ислам, борьба будет продолжаться. Вы должны активно работать, чтобы экспортировать нашу революцию туда, где вы находитесь. Экспорт революции означает, прежде всего, приход к власти обездоленных и устранение антинародных правительств». При этом особое место отводилось и отводится призыву следовать «шахадату» (самопожертвование в борьбе за веру). Хомейни учил: «Красная смерть во много раз лучше черной жизни. Мы сегодня нуждаемся в «шахадате» с тем, чтобы завтра наши дети с гордостью противостояли миру безбожия... Кровь, пролитая во имя «джихада», делает ислам еще более блестящим и дает душу потомкам».

Созданному в Иране «Революционному исламскому совету» было рекомендовано координировать действия проиранских организаций за рубежом. Совет направлял своих активистов в различные мусульманские страны, где они занимались революционной пропагандой, особенно среди молодежи. Именно влиянию Ирана приписывают массовые беспорядки того периода в Мекке во время хаджа, активность радикальных организаций в Катаре, Кувейте и на Бахрейне, в Ливане, Египте, Алжире.

Правящим режимам, естественно, не могли понравиться раздававшиеся из Тегерана обвинения в том, что руководство большинства мусульманских стран отошло от праведного исламского пути, погрязло в коррупции и ради материальной выгоды установили тесные связи с Западом и СССР. Еще больше не нравились им иранские призывы к «обездоленным мусульманским братьям» подняться на борьбу и установить в своих странах «истинно исламское правление», подкрепленные иранской финансовой помощью и поставками оружия террористическим группировкам. В результате, когда осенью 1980 года Саддам Хусейн напал на Иран с целью отторгнуть от него провинцию Хузестан, и началась 8-летняя ирано-иракская война, арабские страны (за исключением Сирии), подержали Ирак.

Однако война с Ираком не прекратила иранского «экспорта революции» ни в арабские страны, ни в другие исламские и даже неисламские регионы мира. Одним из важнейших направлений иранской внешнеполитической активности стал Афганистан, где еще с момента советского вторжения иранцы оказывали поддержку афганским моджахедам. Распад СССР открыл перед Тегераном дополнительные «экспортные» возможности, прежде всего по заполнению «вакуума», создавшегося после краха коммунизма в исламских регионах бывшего СССР.

Еще в 1989 году, предвидя крушение СССР, Хомейни отправил послание Горбачеву, в котором призвал его пересмотреть политику «заключавшейся в отречении общества от Бога и религии». Далее он так и написал: «Исламская Республика Иран как самый могущественный оплот исламского мира может с легкостью заполнить вакуум, образовавшийся в идеологической системе» советского общества. После распада СССР один из виднейших иранских идеологов, соратник Хомейни Джалалетдин Фарси говорил: «После исламской революции в Афганистане начнется истинная всемирная исламская революция. Мы инспирируем третью исламскую революцию в Центральной Азии».

Настоящую пробу своих сил Тегеран устроил во время гражданской войны и последующих политических неурядиц в ираноязычном Таджикистане, где оказал прямое и косвенное (через Афганистан, с помощью тамошней шиитской группировки «Хизб-и-вахдат») воздействие на события. Естественно, он был на стороне исламистской оппозиции, и не без иранского участия, как пропагандистского, так и непосредственного, на территорию Афганистана были уведены десятки тысяч таджикских беженцев, которые должны были позднее сыграть ту же роль, что и афганские беженцы, осевшие в свое время в Пакистане.

Особая иранская активность наблюдалась также в Самаркандской и Бухарской областях Узбекистана, где проживают несколько миллионов таджиков. По мнению ряда экспертов, иранская исламистская пропаганда, которая с каждым годом приобретала в постсоветских мусульманских государствах все больший размах, целенаправленно содействовала разжиганию межнациональной розни, вызывая тем самым отток российских специалистов и уменьшая влияние России. Кроме того, относительно высокий уровень технического развития позволял Ирану постепенно замещать своим персоналом российских специалистов в нефтегазовой промышленности Азербайджана и Туркменистана.

Естественные «ограничители»

Однако «экспорт исламской революции» изначально имел в мусульманском мире ряд очень сильных и абсолютно объективных «ограничителей». Дело в том, что, в отличие от большинства арабов, турок и народов бывшей советской Средней Азии, придерживающихся суннитской версии ислама, иранцы (персы) – шииты (помимо Ирана, шииты составляют большинство лишь в Ираке, Бахрейне и Азербайджане). Иранская культура впитала в себя огромное культурное наследство древней Персидской империи, где господствовала языческая религия – зороастризм, которую до сих пор исповедует некоторая часть персов. Зороастрийско-персидская культура имеет ярко выраженную монархическую традицию, что и позволило персам принять особую версию ислама - шиизм, с его культом «священного рода» имамов, последний из кторых скрыт в веках и объявит себя в конце времен. Для последовательных суннитов такой ислам – почти язычество. А для ваххабитов, господствующих, например, в Саудовской Аравии, это вообще жуткая ересь, которую нужно беспощадно искоренить.

Поэтому вбрасываемые Тегераном лозунги «мировой исламской революции» были враждебно встречены не только правящими суннитскими режимами, что естественно, но и противостоящими им суннитами-фундаменталистами, начиная с «братьев-мусульман», талибов и кончая вахаббитами, действующими под эгидой «Аль-Каиды». Они не рассматривают «экспорт революции» как экспансию ислама вообще, для них это экспорт именно шиитского ислама, то есть ереси, а режим, установившийся в Иране – режим еретический.

Надо сказать, что и действия другой стороны не отличаются особой «политкорректностью», что не оставляет сомнений в иллюзорности иранского исламского «универсализма». Ведь сунниты в Иране низведены до уровня нелегального меньшинства. Достаточно сказать, что если в меджлисе из милости зарезервированы места для трех других «традиционных» религий Ирана – зороастризма, христианства и иудаизма (выживающих там только «по наследств»у), то для суннитов там места нет. Выходит, что для тегеранских теократов неисламские конфессии оказываются более легальны, чем самая крупная исламская конфессия в мире. Кстати, подобное отношение шиитских и суннитских фундаменталистов друг к другу очень схоже с отношением русских православных фундаменталистов к инославным христианам. Они гораздо более враждебны, например, к «западным» христианам (католикам и протестантам), чем к «коренным» мусульманам, буддистам и язычникам. Если же вернуться к шиитским и суннитским фундаменталистам, то дополнительным и весьма сильным стимулом к взаимной враждебности является то, что они рассматривают друг друга как главных конкурентов в борьбе за монопольное руководство борьбой за «всемирное торжество подлинного ислама». А всем им нужна именно монополия, на меньшее они не согласны.

Еще в 80-е годы влияние Ирана, скажем, в Афганистане сильно сдерживалось тем обстоятельством, что большинство тамошних мусульман составляют сунниты, а шииты на 90% представлены этносом хазарейцев, в первую очередь всегда отстаивавших свои национальные, а не религиозные права перед лицом более крупных этносов – пуштунов, таджиков, узбеков, туркменов. Лишь после ухода из Афганистана советских войск в 1989 году афганским шиитам удалось объединить свои 8 партий в одну проиранскую «Хизб-и вахдат».

Стремительный выход на политическую арену талибов в начале 90-х годов в Тегеране встретили без особой симпатии, тем более, что за талибами первоначально стояли пакистанские генералы – носители «просвещенного» суннитского исламизма, которые у тегеранских мулл тоже симпатий не вызывали. Талибы, со своей стороны, немедленно зачислили Иран в число своих главных врагов, и с тех пор ирано-талибские отношения только обострялись. Одним из самых последних свидетельств тому считается убийство 18 октября этого года в провинции Систан и Белуджистан генералов и офицеров из иранского Корпуса стражей исламской революции (КСИР), совершенное боевиком-смертником из суннитской группировки «Джундалла», тесно связанной с талибами. Были сообщения, что Вашингтон и Исламабад в случае успешного завершения операций пакистанской армии против талибов в Южном Вазиристане намерены использовать «умеренное» крыло Талибана против Ирана.

Изначально не сложились отношения у Тегерана и с другим представителем суннитского исламизма - Осамой бин Ладеном, являющимся к тому же близким другом талибов. Как это не парадоксально, но Тегеран осудил «гибель невинных американских граждан» во время террористической атаки на США 11 сентября 2001 года и неоднократно обвинял бин Ладена в «злоупотреблении исламом». Это, правда, не помешало Ирану выступить против американских военных акций в Афганистане и даже в Ираке, где США смели смертельного врага иранских фундаменталистов – Саддама Хусейна.

Вместе с тем именно Ирак стал ареной наиболее непримиримого суннитско-шиитского противостояния, включая борьбу между «Аль-Каидой» и «клиентами» Тегерана из числа иракских шиитов в лице муллы Моктады аль-Садра. Взрыв суннитскими террористами шиитской «золотой мечети» Аль-Аскари в Самарре несколько лет назад едва не вызвал начало полномасштабной войны между суннитской и шиитской общинами Ирака. Террористические же атаки продолжаются до сих пор. Ведь лидер иракской «Аль-Каиды» Абу Мусаба аль-Заркави, впоследствии уничтоженный американцами, неоднократно обращался к бин Ладену с посланиями, в которых, обвиняя шиитов в «сговоре с США и Израилем», призывал начать и против них «войну за веру». Шииты, по его словам, – это «самое большое зло человечества, притаившиеся змеи, высокомерные и злобные скорпионы, шпионящие враги, чье «предательство вырезано на лбу истории».

Насчет сговора с Израилем и США аль-Заркави, конечно, погорячился, но вот то, что в случае распространения Тегераном шиитской «исламской революции» на территорию Ирака, суннитам не поздоровится, совершенно очевидно. О подлинных же чувствах, испытываемых в Тегеране по отношению к своим исламским братьям из числа суннитов, рассказывал, например, президент Института Ближнего Востока Евгений Сатановский. По его словам, ради достижения главной цели – уничтожения Израиля, скажем, с помощью ядерного оружия, Иран готов пожертвовать живущим на израильской территории мусульманским населением. «В частных разговорах, - заявил Сатановский, - иранские товарищи откровенно говорят по адресу суннитов: «Пусть эти собаки ответят за все, а истинно верующие среди них пусть станут шахидами».

Провозглашенный Тегераном «исламский интернационализм» не смог устранить с пути «экспорта исламской революции» еще один естественный «ограничитель» - этнический. Например, во время ирано-иракской войны тот простой факт, что персы – не арабы, сыграл главную роль в привлечении симпатий подавляющего большинства арабов на сторону Ирака. К тому же исторически между арабами и персами сложились весьма непростые отношения, и для многих арабов не секрет, что среди персов бытует представление о своем «арийском» превосходстве над арабами-семитами.

С конфессиональным и этническим «ограничителями» иранцам в полной мере пришлось столкнуться также в странах Центральной Азии. После 70 лет советской власти здешний ислам стал по большей степени бытовым, то есть преимущественно носил характер системы нормативов санкционированного шариатом бытового поведения и семейных отношений. Да и исторически в Центральной Азии, особенно в Казахстане и Киргизии, преобладает умеренный ислам суннитского толка, органично сочетающийся с верностью традиционным доисламским обрядам. Поэтому для шиитского Ирана весьма затруднительно налаживать здесь религиозные контакты с прицелом на установление религиозно-государственного устройства по иранскому образцу.

В таких же странах, как Узбекистан и Таджикистан, где религиозное возрождение происходило довольно-таки бурно, иранская разновидность фундаментализма сталкивалась с конкуренцией суннитских фундаменталистских идей, привносимых иностранными миссионерами и местными выпускниками исламских учебных заведений Турции, Пакистана, Египта, и Саудовской Аравии.

Тегеранские деятели, безусловно, должны учитывать и потенциально жесткую реакцию светских лидеров стран Центральной Азии, во многом сохранивших в сознании элементы советской идеологии. На первых порах эти лидеры широко использовали исламское возрождение в своих популистских целях. Но уже в начале «исламского бума», власти почувствовали опасность роста мусульманского фундаментализма, который они прямо увязывали с иранским влиянием. А события в Таджикистане, где исламисты были одной из главных сил, ввергнувших страну в гражданскую войну, явились тем импульсом, который подвиг центральноазиатских руководителей на свертывание политики поощрения ислама.

Более того, постепенно в государствах Центральной Азии с самим фактом развития связей с Ираном начали ассоциировать опасность проникновения исламского фундаментализма. Следствием стало резкое ужесточение религиозного законодательства, имеющее целью поставить под полный контроль государства религиозную жизнь и зарубежные религиозные контакты. К тому же центральноазиатские лидеры понимали, что чрезмерное сближения с Ираном может вызвать недовольство США, считающих эту страну террористическим государством.

Проведение Ираном откровенного курса на «экспорт исламской революции» осложнялось и этническим фактором – в Тегеране опасались роста популярности в этом, преимущественно тюркоязычном регионе новой модификации пантюркизма, источником которого могли стать, как давний региональный соперник Турция, так и суннитский фундаментализм. Надо сказать, что сам по себе этнический фактор имеет для Ирана двоякое значение: с одной стороны, это угроза сепаратизма собственно в Иране (например, в курдских, азербайджанских и арабских районах). С другой - возможность влиять через этническую близость на ситуацию в соседних странах (как в случае с Таджикистаном). Иногда этнический фактор вызывает прямо-таки парадоксальные последствия – Иран, окруженный с севера и запада «тюркской дугой», в карабахском конфликте поддержал не мусульманский Азербайджан, а христианскую Армению, являющуюся своего рода «брешью» в этой «тюркской дуге». В Баку, кстати, такую позицию расценили, как намерение Тегерана (под предлогом посредничества в урегулировании карабахского конфликта) оторвать Азербайджан от родственной Турции и поглотить его, делая ставку на внедрение туда исламского фундаментализма.

В сложившихся условиях Тегеран был вынужден «скорректировать» свою «экспортную» политику, отказавшись от использования шокирующих заклинаний. В чисто практическом плане это выразилось прежде всего в желании «не светиться». Например, в вопросах, касающихся интересов России. Скажем, на северокавказском направление, хотя, безусловно, Тегеран никогда не ослаблял и не ослабляет своего внимания к Северному Кавказу, сохраняя за собой возможность в случае чего активно подключиться к развитию ситуации. Подобная «деликатность» объяснялется своеобразным прагматизмом иранского руководства, прозорливо допускавшим, что при определенном раскладе Москва может стать союзником Тегерана – как на глобальном (в плане все того же «крышевания» от американского удара), так и на региональном уровне – в той же Центральной Азии, помогая противостоять США, Великобритании и Турции (в том числе и через такие организации, как ШОС). Впрочем, союзником только временным, хотя бы потому, что, с точки зрения Тегерана, возможности России надолго сохранить здесь свое влияние весьма ограничены.

Да, и сам Иран готов поспособствовать «уходу» России - огромные запасы нефти и газа позволяют ему рассчитывать на установление собственного контроля над нефтяной политикой региона. Главной целью Тегерана, как считают эксперты, является перехват новых проектов по разработке газовых и нефтяных месторождений в Центральной Азии и Закавказье с целью направления основного потока энергоносителей на юг через Иран, в том числе и поставок газа и нефти в обход России на Украину и в страны Европы.

Вторая волна «экспорта»

Стилистическая корректировка иранской политики в середине 90-х годов породила благодушные рассуждения на тему отхода иранского руководства «от теории и практики экстремизма и присоединения к приверженцам умеренного исламизма». Политику президентов Ирана Али